Заклятие предков - Страница 45

Хозяева метнулись в юрту, почти сразу выбежали, принялись раскатывать широкую кошму. Выскочивший вслед за ними босой полуголый мальчишка быстро накидал костер из ровно наколотых поленьев, убежал, вскоре вернулся с горстью углей на широкой медной лопатке, подпихнул под деревянные бруски.

Хан Ильтишу поманил к себе Олега:

— Сейчас увидишь. Расседлывай.

Правитель собственноручно снял со своего жеребца уздечку, седло, небрежно бросил потник во главу кошмы. Ведун, пусть и не так расторопно, тоже освободил гнедую, хлопнул ее по крупу, отпуская гулять. Лошадь, громко заржав, поскакала в сторону стога, но, не добежав до него нескольких шагов, неожиданно упала на спину, перекувырнулась, задрыгав всеми ногами, вскочила, отбежала в сторонку и снова упала, кувыркаясь в снегу, как кошка на свежем белье. Жеребец, громко фыркая, широким шагом направился к ней. Гнедая вскочила, поскакала в сторону. Никакой хромоты за ней больше не наблюдалось…

— Ну, исцелилась? — тихо поинтересовался хан Ильтишу.

— Вот ленивое созданье! — в сердцах выдохнул Середин. — А я еще ее месяц хлебом кормить обещал.

— Хлебом? — удивился правитель. — Зачем это?

— Жизнь она мне спасла, — неохотно признался ведун. — Вот я и поклялся.

— Это когда с татями рубился?

— Нет, раньше.

— Когда же?

— Да вот… — Врать ведун не любил, особенно без крайней необходимости, а потому сказал честно: — Твари странные привязались. Великаны земляные да ящерицы двуногие. Но кобылка вынесла, оторвалась. Вот и пообещал ей.

Олег думал, что смешливый вогульский хан только развеселится от такой странной истории, но Ильтишу, напротив, нахмурился:

— Стало быть, и на Печору добрались?

— Вроде, — пожал плечами Середин. — А где еще такие монстры появлялись?

— Купцы, с Руси воротившись, всякое сказывали… — неопределенно ответил хан. — Смутно там ныне. Князья в беспокойстве, колдуны в почете, смерды в страхе… Как бы до нас сия напасть не добралась…

— А-а, — оживился хан, оглянулся, хлопнул в ладоши.

Минутой спустя один из воинов подбежал, держа в руках серебряную пиалку, покрытую тонкой узорчатой чеканкой. Ильтишу протянул ее старому пастуху. Тот дернул копыто козленка, покрутил его, высвобождая из ноги, подступил, налил половину пиалы шипучего кумыса. Только после этого ведун сообразил, что принял за живую тварь красиво изготовленный бурдюк. Хан отпил, причмокнул:

— Хорош! Всем наливай, отец. Всех порадуй!

Охотники заторопились к кошме, стали рассаживаться вокруг, кидая под себя сложенные пополам потники. Здесь уже стояли подносы с крупно порезанным желтым сыром и белой рассыпчатой брынзой, ломтями вяленого мяса, румяными лепешками. Олег сел слева от хана, на самый угол войлочного «стола».

Ильтишу, позевывая и с интересом глядя на сыр, тем не менее дождался, пока старый пастух, медленно двигаясь вдоль стола, наполнил пиалы всех присутствующих. Олегу, естественно, ничего не досталось, поскольку носить с собой этакую емкость он не привык — однако еще до того, как глава кочевья закончил обход, к гостю подбежала одна из девушек с уже наполненной деревянной чашей, передала ее ведуну, словно невзначай соприкоснувшись с ним пальцами, потом резко отдернула руки, прикрыла ладошкой лицо и, смущенно хихикая, умчалась.

Правитель неопределенно хмыкнул, но вслух ничего не сказал. Наконец старик с облегчением выпрямился, и хан поднял свою пиалу:

— Пусть поселятся сытость и богатство в этом доме! Пусть стада в этом кочевье станут тучными, женщины брюхатыми, а дети здоровыми!

Охотники выпили, потянулись за сыром, брынзой, начали ломать лепешки. Из юрты снова появились девушки и, старательно покачивая бедрами, принялись выставлять на кошму глиняные крынки со все тем же кумысом. Над сложенными в костер поленьями заплясал огонь, мальчишка и один из взрослых мужчин побежали к пасущейся у стога отаре.

— Славно ноне волков погоняли, — высказался сидящий напротив Олега голубоглазый вогул лет тридцати в распахнутом полушубке, из-под которого выглядывала синяя шелковая рубаха. Поверх рубахи лежала толстая, с мизинец, золотая цепь. — Ни един не ушел. И не побился никто. Даже уруса наш храбрый хан спас.

— Да, было дело, — кивнул ведун, потянулся к ближнему кувшину, взял в руку, покосился на здешнего правителя. Хан кивнул. Тогда Олег налил сперва ему, потом себе. Поднял чашу: — За тебя, великий хан Ильтишу! За смелость твою и храбрость. И пусть голова твоя останется такой же светлой, а рука крепкой до того дня, как внуки твоих внуков впервые поднимутся в седло!

— Однако ты сладкоречив, урус, ако птица Сирин, — удовлетворенно улыбнулся хан и осушил свою пиалу. — Уж не дух ли Баюн у тебя в дедах ходит?

— Кабы крепость у тебя такая в руках была, ако в языке, — отметил все тот же голубоглазый вогул, отирая губы, — то хану не тебя спасать бы пришлось, а волков попуганных.

Остальные охотники довольно рассмеялись. Олег встретил насмешливый взгляд воина, прикусил губу. Вогул явно искал ссоры — но свара с одним из гостей ведуну была ох как не нужна. Потерпеть поражение — позорно. Победить — как бы не оказаться на месте волка в облавной охоте.

— Как же ты четверых татей одолел, коли с одним волчонком управиться не можешь? — насмешливо поинтересовался воин, оглаживая ладонью рукоять меча.

— Каждому свое, — не удержавшись, процедил ведун. — Кому волков гонять, а кому татей рубить.

— Что?! — Вогул вскочил, наполовину вытащил из ножен меч. — Ты сказал, я татей спугаюсь?!