И вскоре ведун ее увидел.
Город начинался с причалов. Их под высокими бревенчатыми стенами стояло не менее полусотни. Над причалами, подпертые могучими дубовыми клиньями и прикрытые от непогоды парусиной, дожидались спокойной воды десятка полтора крутобортых ладей. Видать, не угадали купцы с погодой, не успели уйти в теплые края до первых крепких заморозков. Теперь им оставалось только ждать и молить богов о ранней весне. А также о том, чтобы правитель неизвестного Середину вогульского ханства не поссорился с кем-то из сильных соседей и крепость не обложили осадой. Возьмут город вороги или нет — никогда точно не поймешь, а вот то, что все вокруг пожгут и разорят нещадно — так иначе и не бывает.
По всей видимости, это и была Курья. В отличие от Скаляпа, здесь над городскими стенами с интервалом метров в двести возвышались башни, причем на угловых даже дежурили караульные. У ворот стояла стража в полдесятка воинов — точнее, сидела у ворот и во что-то играла. Судя по трясущимся движениям рук — в кости. Подробнее Олег разглядеть не мог: в Курью он решил не заходить. Солнце еще высоко, километров сорок до темноты пройти можно. Опять же, мытное за вход плати, доказывай, что торговать не станешь, воеводе местному рассказывай, чего по дороге усмотрел… Уж проще в лесу заночевать.
На берег Середин поднялся выше стен — там, где за причалами выступали из речного льда толстые, с локоть, деревянные рельсы, обильно смазанные салом. Рельсов было четыре, они попарно смотрели друг на друга буквами «V» и строго по прямой уходили вдаль, под покачивающиеся на ветру макушки сосен. Рядом с рельсами шла утоптанная, хорошо раскатанная дорога, слегка присыпанная колосками пшеницы, стебельками сена и, естественно, мерзлым навозом, неизбежным, как сажа в дизельном автомобиле.
— Стой, бродяга! — раздался громкий крик, заглушенный надвигающимся дробным топотом.
Олег потянул правый повод, поворачивая гнедую мордой к неожиданному врагу, и на всякий случай скинул теплые, но слишком грубые заячьи рукавицы. Противников было пятеро. Первым скакал молодой вогул в длинном, подбитом куницей плаще поверх мехового же кафтана, в пушистой лисьей шапке. Следом спешили четверо копейщиков с рогатинами, без шлемов, но в куяках — куртках с нашитыми спереди железными пластинами.
— Кто такой, куда путь держишь?! — В нескольких шагах вогул придержал коня, и тот яростно застучал копытами на месте, выпустив, словно Змей Горыныч, из ноздрей клубы белого пара.
Середин, не торопясь отвечать, степенно расстегнул лежащую на холке переметную суму с мелкими припасами, достал грамоту, поднял перед собой:
— Знакома ли тебе эта печать, воин?
— Какая еще печать?
— У меня письмо к хану Ильтишу от мудрого бея Бехчека.
— От мудрого Бехчека? — Вогул презрительно фыркнул. — Так бы и сказывал: мол, вестником скачешь. Охота мне печати всякие помнить! Поехали отсель, ребята.
Городской дозор, развернувшись, умчался к воротам, а ведун, аккуратно спрятав грамоту обратно, двинулся дальше.
Дорога вдоль волока оказалась ровная и прямая, как автострада. Олег обратил внимание, что местные жители не поленились срыть края двух попавшихся на дороге холмов и частично повыкрошили скалы. Зато и дорога стелилась под копыта легко, так что сорокакилометровый переход лошади преодолели всего за пару часов и вышли к еще одной рубленой крепости. Здесь на одинокого путника внимания никто не обратил. Середин спокойно проехал под стенами, спустился на лед и размашистым шагом поскакал вниз по реке, уносящей свои воды к далекому Каспийскому морю.
В этих землях крестьянские подворья попадались уже каждые две-три версты. Народ особо не таился, жилья потерять не опасался — потому и окна в срубах делались большие, светлые, затягивались не промасленной тряпицей или выскобленным бычьим пузырем, а заставлялись переливчатыми слюдяными пластинами, украшались резными наличниками, и даже ставни делались узорчатыми, а не просто сбивались из толстых досок. Возле домов стояли высокие стога, прикрытые сверху лошадиными шкурами, причем снятыми так, что голова сохраняла форму и внимательно смотрела сверху вниз на проезжих путников. Кое у каких домов рядом с воротами стояли идолы — но далеко не у всех.
Наверное, в любом из этих домов за пару мелких монет с радостью приютили бы усталого путника, напоили бы, накормили, спать уложили, да и с собой припасов насыпали — но за время долгого перехода Середин привык к одиночеству, стал нелюдимым и уже в который раз предпочел свернуть с наезженной реки в густой ельник, развел костер, подвесил над ним котелок со снегом, нарубил немного лапника, кинул сверху шкуру, прилег, любуясь играющими над толстым хворостом языками огня.
Здесь, под защитой лесных игольчатых красавиц, ветер не ощущался совершенно, можно было спокойно скинуть шапку, свернуть налатник вместо подушки, подставить лицо лучащемуся теплу. Ведун закрыл глаза, но багряные отблески все равно плясали на веках, словно стучались в самые потаенные уголки сознания. Свет и тепло…
Олег вспомнил пройденный больше полумесяца назад обряд посвящения, вздохнул. Интересно, что это было? Местная магия окутанного аурой древности Дюн-Хора — или истинное знание, необъятное, как сама Вселенная? Способны ли заклинания и обряды оставшихся за сотни верст хранителей действовать здесь так же уверенно, как на далеком пустынном севере?
Ведун тряхнул головой, поднялся, открыл переметную суму, достал мешочек со смесью перца и соли, обошел стоянку, заключая себя и хрустящих ячменем лошадей в защитный круг, несколько щепотей кинул в котел, добавил туда же снега взамен вытопившегося, развернул тряпицу с крупно порубленной тушей белорыбицы, опустил пару кусков в котел. Копченая рыба вкусна, но иногда хочется поесть горячего. Особенно зимой.